Classica.FM. Наталья Саамишвили. «Исторический Онегин» на сцене «Геликон-опера»

24 декабря 2015 г. музыкальный театр «Геликон-опера» представил свою вторую и последнюю премьеру сезона – оперу «Евгений Онегин».
Идея заключалась в воссоздании постановки К.С. Станиславского 1922 г. Результатом стал спектакль, что называется, «по мотивам», сохраняющий внешний рисунок мизансцен и, по словам режиссера Дмитрия Бертмана, возрождающий «принципы работы» великого театрального реформатора.

На самом деле «лирические сцены» П.И. Чайковского были в репертуаре театра «Геликон-опера» более 20-ти лет. Но на сей раз художественный руководитель решил, по его выражению, «осуществить свою мечту и вернуть зрителю тот спектакль, который он, будучи школьником, смотрел в театре им. К.С. Станиславского и В.И. Немировича-Данченко». Насколько успешно этот замысел по воссозданию «лирических сцен» удалось осуществить – вопрос непростой. Начнем с начала.

Преддверием к премьере стало открытие экспозиции «П.И. Чайковский. Евгений Онегин. Лирические сцены» из Государственного музея в Клину, представленной в театре всего на один вечер. На выставке были представлены документы, личные вещи Чайковского и его семьи, имеющие прямое или косвенное отношение к опере «Евгений Онегин», и материалы, связанные с историей постановки Станиславского.

Но даже занимательная экспозиция не может скрасить долгих и томительных минут в ожидании начала спектакля, столь много обещающего зрителю. Начало мероприятия было задержано на 25 минут. После чего началась, по всей видимости, официальная часть, инициированная для вручения премии Ассоциации музыкальных критиков. На сцену вышел режиссер в сопровождении журналистов Петра Поспелова и Юлии Бедеровой, чтобы наградить Полину Вайдман, хранителя архива Чайковского, издавшую в этом году полное собрание сочинений композитора в авторской редакции.

После того, как наконец-таки открылся занавес, зритель увидел те самые обещанные декорации «по Станиславскому», воссозданные художником Вячеславом Окуневым. Практически тот же пресловутый ампирный портик студийного зала в Леонтьевском переулке. Был и огромный стол на балу у Лариных с натертым до блеска самоваром, и кровать под пологом в сцене письма, и заснеженные деревья в сцене дуэли (правда, в данном случае, не пришлось одевать чехлы на колонны), и публика в костюмах 1920-х гг. на питерском балу, и скромный будуар Татьяны в заключении оперы.

Надо сказать, внешний рисунок мизансцен эпохальной постановки 1922 г. в целом удался. В первой картине женщины не готовят варенье, как было принято у многих, а просто предаются воспоминаниям о прошлом вкупе с мечтами о будущем. Бертман, как и Станиславский, отказался от бытовых деталей, сосредоточившись на внутренней жизни персонажей. Вся картина решена на контрасте между тихой, семейной обстановкой начала действия и суетливой, несколько смешной беготней перед приездом Онегина и Ленского.

Все, как говорится, как и должно быть, согласно установленным правилам. Смущают некоторые детали: сестры Ларины ведут себя, на наш взгляд, чрезмерно легкомысленно, даже наигранно. При том, что Чайковский писал своего «Онегина», оперу о поединке любви и долга для певцов, «которые будут просто, но хорошо играть».

Да, конечно, исполнители главных ролей, как и предполагается, молоды. И Константин Сергеевич, вслед за композитором, показывал Ольгу и Татьяну провинциальными девочками, но без иронии, заложенной в романе А.С. Пушкина. А поведение Ольги после жесткой реплики разъяренного Ленского в ее адрес в постановке Бертмана иначе как пародийным назвать нельзя. Исполнительница роли младшей Лариной Ирина Рейнард изображала рыдания, подобно ребенку, у которого отняли конфету, потирая глазки и топоча ножками, в то время как другие с двух сторон обмахивали ее платками.

Другой эпизод, в который режиссер вводит, видимо пушкинскую, иронию – это сцена дуэли. Опоздавший Онегин весьма весел, впрочем, не так, как его секундант, чуть ли не порхающий от радости. Начало дуэта «Враги», в котором главное – внутренняя борьба каждого из двух недавних друзей, придумано Бертманом как «передразнивание» Ленского Онегиным. Об этом говорит и сам исполнитель, баритон Алексей Исаев: «Сцена дуэли очень необычно решена. Онегин, вместо того чтобы быть серьезным, настроенным, он приходит, издевается над Зарецким, смеется» – рассказывает он в интервью телеканалу «Культура».

Нетрудно себе представить, что его горькие слезы над телом погибшего Ленского после такого сарказма воспринимаются по-иному, на наш взгляд, не так гармонично.

Новой трактовкой отличился и образ Трике, воплощенный в тот вечер Дмитрием Пономаревым. Манерность, женоподобное кокетство, какое-то запредельное самолюбование ощутимы уже в момент выхода персонажа в окружении толпы юных дам. Сами же куплеты усиливают эти черты. И без того немного пародийный акцент француза еще утрируется певцом, тембр тенора в сознательно искаженной манере звучит комично, назойливая девушка, держащая в руках листок с текстом куплетов, буквально смотрящая в рот Трике – все это, может быть и свежо, но явно «из другой оперы». Чайковский, как нам кажется, и так, достаточно вложил юмора в этот образ.

Несколько слов об исполнении. Тот случай, когда вроде бы все ничего, но ощущения совсем не те. Вспомним, что писал Чайковский о тех, кого хотел бы видеть исполнителями своей оперы. Солистами, по его желанию, должны быть «певцы средней руки, но хорошо промуштрованные и твёрдые». Исполнителей главный ролей действительно не назовешь маститыми оперными певцами, и это замечательно, это то, чего хотел композитор. Но нехватка «промуштрованности» в некоторых эпизодах выплывала на поверхность, ее нельзя было не заметить. Одно из самых досадных в этом отношении мест в партитуре – сцена письма Татьяны.

Певица неоднократно «расходилась» с оркестром, забывала слова. Да и «сценарий» ее роли только усугублял эту ситуацию. Это была совсем не та Татьяна, которую мы привыкли видеть. В ней было, скорее, больше детскости, возможно даже резвости, чем может быть у той, которой Чайковский, по всеобщему мнению, отвел главное место в «лирических сценах».

Оркестр, как нам показалось, звучал несколько хуже, чем обычно. Ленский и Онегин с точки зрения вокала не вызвали особых нареканий. Хоровые эпизоды также исполнены на приличном уровне. Композитор пожелал, чтобы хоры были «не стадом овец, а людьми, принимающими участие в действии оперы», а артисты хорошо это выполнили. С этим, надо сказать, у «Геликона» всегда все в порядке.

Спектакль оставил неоднозначное впечатление. Помимо всего описанного выше, здесь сыграл, наверное, еще и тот факт, что ожидания были весьма велики. Ваш покорный слуга уже в течение нескольких лет, а точнее с того вечера, когда впервые побывал в стенах «Геликона» на Арбате, является поклонником этого театра. И мой вкус себя оправдывал не раз. Дмитрий Бертман – народный артист России, обладатель девяти «Золотых масок» в разных номинациях, одна из самых знаковых фигур современной оперной режиссуры…

Самая характерная и лучшая, черта театра «Геликон-оперы» в отличие от большинства московских оперных театров – соответствие музыкальной режиссуры Д. Бертмана стилю и атмосфере музыкальной партитуры оперы, даже можно сказать, выведение сценическо-визуальной режиссуры из музыкальной ткани партитуры оперы. К сожалению, именно этой главной детали в этом спектакле и не хватило.

Стремление режиссёра освежить палитру эмоциональных оттенков и приблизить психологические портреты героев оперы к нашим современникам – к сожалению, никак не вписывалось в музыкальный стиль оперы П. Чайковского. Актёры вели себя на сцене весьма странно. Иногда своей наигранностью, спектакль напоминал мультипликационные фильмы. Особенно разочаровало то, что, того самого духа старинной дворянской усадьбы XIX века, о котором с такой любовью и нежностью повествовал композитор в своей партитуре, совершенно не ощущалось в оперной премьере…

Возможно и зал «подкачал». Недавний переезд из небольшого помещения на Арбате, а зал «Стравинский», в котором проходила премьера – это 508 мест. Непростая, на мой взгляд, акустика (стены выложены камнем, по виду напоминающим красный кирпич). По моим ощущениям еще присутствует момент некоего привыкания.

Еще раз упомянув Чайковского, добавлю, что ему нужна была «постановка не роскошная, но соответствующая времени очень строго». Композитором не раз высказывалась мысль, что опера будет проигрывать в условиях большой сцены. Он писал Н. Рубинштейну о том, что «Онегин» рассчитан на небольшую сцену. Быть может тех «крупных планов», которых было много в камерной постановке у Станиславского, Бертману и не хватило.

Но спектакль новый, а значит, будет жить дальше, и, будем надеяться, совершенствоваться.

Наталья Саамишвили, Classica.FM
http://www.classica.fm/2016/01/11/istorichesky-onegin-na-scene-gelikon-opera/

Касса театра 8 495 250-22-22

© 2022 Геликон-опера

Создание сайта - Dillix Media