«Эхо Москвы». Дмитрий Бертман в гостях у Ксении Лариной в программе «Дифирамб» на радио «Эхо Москвы»
Художественный руководитель «Геликон-оперы» народный артист России Дмитрий Бертман в гостях у Ксении Лариной в программе «Дифирамб» на радио «Эхо Москвы»
К. Ларина
― Я прямо даже боюсь сглазить, боюсь, что наконец это случится. Сколько дней и лет вообще мы мечтали об этом дне! Нет, не о том дне, когда Бертман придёт в нашу студию. В нашей студии он бывает регулярно. Дмитрий Бертман — художественный руководитель «Геликон-Оперы». Дима, приветствую, здравствуйте.
Д. Бертман
― Добрый день.
К. Ларина
― А о том дне, когда театр «Геликон-Опера» съедет уже наконец из нашего здания и вернётся в своё историческое место — на Никитскую улицу. Это наконец произойдёт, и 2 ноября состоится открытие 26-го сезона театра «Геликон-Опера» у себя дома!
Д. Бертман
― Да, это фантастика! Я сейчас сижу в студии и думаю: сколько за этим столом…
С советской властью у меня разногласия эстетические - к 90-летию со дня рождения Андрея Синявского / Лев Анненский, Александра Лесковская, Татьяна Радкина
С советской властью у меня разногласия эстетические - к 90-летию со дня…
Радиостанция "Эхо Москвы" echo.msk.ru
Интервью
К. Ларина
― Пролито слёз!
Д. БЕРТМАН:Новое здание достойно, чтобы делать экскурсии, потому что всё это связано с нашей культурой, с именами
Д. Бертман
― Пролито слёз. Сколько здесь фонили микрофоны специально, я помню. Это было что-то. Были крики, визги. Сколько тут всего было, да?
К. Ларина
― Видишь, мы сделали это.
Д. Бертман
― Спасибо огромное за поддержку.
К. Ларина
― Ты счастлив?
Д. Бертман
― Конечно, счастлив. Я, наверное, сейчас самый счастливый человек, потому что ведь это дело придумано… Я только ГИТИС закончил с друзьями, сделал спектакль, пять человек было, и придумал делать театр. Мало того, что труппа собрана, по-моему, потрясающая у нас — плюс к этому сейчас такое потрясающее здание в Москве. И когда уже меня не будет, эти артисты поменяются, в Москве будет оперный театр ещё один, и такой красивый. И я думаю, что это будет самое красивое — оно не будет, а уже есть — самое красивое здание реально в Москве, фантастическое.
К. Ларина
― Давай немножко расскажем про то, что из себя представляет сейчас это здание, как это возможно сделать по радио. Понятное дело, что когда состоится само открытие, конечно же, будет телевидение…
Д. Бертман
― Будет прямая трансляция, да.
К. Ларина
― …будет прямая трансляция, и многие люди, конечно, по телевизору увидят. Но пока сейчас эксклюзивно для нашей аудитории давай сделаем аудиотур — вот что важно для тебя.
Д. Бертман
― Во-первых, я хочу сказать, что старое здание всё реставрировано, и реставрировано фантастическими мастерами. То, что осталось, всё приведено в порядок, и плюс к этому восстановлены утраченные интерьеры XIX века, которые были утрачены в советский период. И, конечно, это здание производит неизгладимое впечатление, потому что в Москве дворцов очень мало. Это Петербург может гордиться своими дворцами, а в Москве их очень мало. А это настоящий дворец. В главном здании, естественно, остался тот зал, в котором мы раньше работали. Раньше он назывался у нас Большой зал, а теперь получается, что он — Малая сцена. Но он будет носить имя княгини Шаховской-Глебовой-Стрешневой и будет называться, как он назывался при ней, — Белоколонный зал княгини Шаховской.
К. Ларина
― А сколько залов всего, простите?
Д. Бертман
― Всего три зрительных зала. Вот в этом зале будут идти спектакли какие-то, как они и шли раньше. Там будут более камерные формы («Свадьба Фигаро»). Конечно, останется наша легендарная «Летучая мышь» в этом зале. Она была поставлена на этот зал и связана с именем Мстислава Леопольдовича Ростроповича. Этот спектакль всегда востребован. У нас даже просто есть клуб любителей этого спектакля. Поэтому это такая наша «Принцесса Турандот». Он, конечно, будет продолжать жить в этом зале. В этом зале в новом сезоне будет премьера современной оперы Алексея Сергунина, мировая премьера на либретто Людмилы Улицкой — «Доктор Гааз» — очень интересная историческая, человеческая драма.
К. Ларина
― Это реальная же личность, насколько я помню. Доктор, который помогал прежде всего заключённым, да?
Д. Бертман
― Да. Это фантастический материал. И я думаю, что это будет очень интересная работа. Будет ставить режиссёр Денис Азаров, который много работает и в Москве, и в этом году во МХАТе выпускает спектакль. Молодой и очень талантливый.
К. Ларина
― Улицкая впервые работает в качестве либреттиста, да?
Д. Бертман
― Это впервые, да.
К. Ларина
― Интересно.
Д. Бертман
― Дальше мы переходим по этому зданию. Дальше — фойе, наше красивейшее фойе. Я сейчас со второго этажа начал. Это красивое фойе, тоже восстановленное. Отреставрированные наши уникальные колонны, которые были все перебиты и избиты. Это колонны, сделанные из искусственного мрамора. Это была самая дорогая технология в конце XIX века — дороже, чем настоящий мрамор. В Эрмитаже очень много сделано таких колонн, в Исаакиевском соборе. Достигался вот этот эффект штукатурки, как будто это мрамор. Конечно, при советской власти это всё было уже истёрто. И сохранилась всего одна семья реставраторов, которые держат этот секрет. И даже когда они реставрировали, они зачехляли, чтобы никто не видел секрета реставрации. Эти колонны восстановлены. Положен уникальный французский паркет, инкрустированный.
Это фойе будет называться именем Сергея Ивановича Зимина, основателя частной оперы Зимина — знаменитого театра, где пел Шаляпин, театра, который начинал свою деятельность в этих стенах как раз. Поэтому мы его вот так хотим увековечить в этом потрясающем фойе. Кстати, в нём мы тоже раньше играли некоторые спектакли. Поэтому это фойе будет тоже жить своей жизнью.
А из этого фойе открываются двери в анфиладу комнат. Первая — это камерный зал, где можно проводить какие-то маленькие концерты, где будут идти наши спектакли: «Кофейная кантата», «Крестьянская кантата», «Служанка-госпожа».
К. Ларина
― Это то, что было в «Кафе», да?
Д. Бертман
― Это то, что было здесь в «Кафе». Там это называлось «Оперное кафе». На самом деле это был просто зал. Он так и остался. Он очень красивый. Это единственный зал в здании, который сохранил интерьер XIX века. Потому что всё остальное, что мы видим, — это конец XIX и начало XX веков, а это начало XIX века. Этот зал называется Покровский — в честь Бориса Александровича Покровского, который был нашим большим другом, который приходил со дня первого спектакля театра к нам, который в своё время написал письмо в мэрию, чтобы из нашего частного маленького театрика мы стали государственным театром. Вот этот зал будет носить его имя.
Следующий зал — небольшой, это такая музыкальная гостиная — будет носить имя Кирилла Клементьевича Тихонова, нашего первого главного дирижёра, народного артиста. Такой очень парадный, красивый класс, в котором будут мастер-классы, в котором будут какие-то уроки проходить, встречи.
Следующий зал очень интересный получается — это зал «Образцова». Елена Васильевна была нашим большим другом с самого начала. Кстати, тоже обращалась когда-то в Правительство Москвы, чтобы нам дали статус государственного. И в этой комнате мы репетировали с ней «Фаворитку» Доницетти в 1993 году с Альгисом Жюрайтисом. И этот зал называется теперь «Образцова». Лена Макарова, дочка Елены Васильевны, подарила нам её рояль из московской квартиры и её мебель. Поэтому это будет такой её дом в нашем театре.
К. Ларина
― Залов сколько всего? Три зрительных?
Д. Бертман
― Три зрительных и два вот таких — пять.
К. Ларина
― Плюс фойе. Это же тоже зал, да?
Д. Бертман
― Фойе, да. Это мы по второму этажу походили. А дальше мы спускаемся вниз по очень красивой мраморной лестнице и попадаем в потрясающее фойе, где восстановлена вся лепнина. Мне кажется, это уникальное произведение зодчества, реально. То есть раньше она была, но она была отбита, и мы не видели этого всего. А сейчас это просто производит неизгладимые впечатления. И из этого фойе есть выход на красное крыльцо в ложу. И, если мы идём налево, то попадаем в театральный буфет, а направо — мы попадаем в тот самый огромный зал, новый зал, который построен во дворе. Мы попадаем в этот исторический двор с восстановленными стенами, точнее — с реставрированными главными фасадными стенами. И я думаю, что любой человек, который туда попадёт…
К. Ларина
― Он оттуда не выйдет.
Д. Бертман
― Я думаю, что он скажет: «Ах, это совершенно другое пространство, не похожее ни на что». И все люди, которые уже были, потом перезванивали мне и говорили, что этот образ остаётся постоянно в голове, потому что как будто попадаешь в другое пространство. Этот зал выглядит, как тот самый двор, абсолютно такой же он остался, только там амфитеатр, такой греческий амфитеатр. Огромнейшая сцена смашинирована по последнему слову технику: там и нижняя машинерия, и верхняя машинерия, и выдвижные площадки. Можно делать всё что угодно на этой сцене. Очень красивое звёздное небо над зрителями, то есть ощущение, что ты на улице. И вот эти окна, которые выходили в этот двор…
К. Ларина
― Подождите, а там не прозрачная крыша?
Д. Бертман
― Нет, там звёздное небо. И вот эти окна, которые были в этом дворе, — там теперь светодиодные экраны. В этих окнах может появляться любое изображение, всё что угодно: там может выглядывать княгиня Шаховская, там может появляться…
К. Ларина
― Призраки.
Д. Бертман
― Всё что угодно. И зал обладает (я могу уже хвалиться, потому что мы провели акустический тест), мне кажется, наверное, такой же акустикой, как Большой зал консерватории [Московской консерватории им. Чайковского]. Уникальная акустика! Это делал наш русский акустик Анатолий Лившиц, который как раз реставрировал Большой зал консерватории. Он применил технологии итальянских театров XVIII века. Он это проэкспериментировал и сделал просто феноменально этот результат.
Пол имеет двойные лаги, где есть пространство для резонанса нижних регистров. Стены нулевого уровня сделаны из массива дуба, яма — из массива сосны. И вот эти геликоны, которые на небе висят, они ещё настраивают акустику, то есть, если фортепьянный концерт, можно её чуть-чуть изменить. Сам этот зал — это целый музыкальный инструмент.
Все гардеробы, туалеты находятся под землёй этого здания, потому что здание до реконструкции стояло на грунте, у него даже не было подвалов (почему оно и было в таком плачевном состоянии). Конечно, были заменены перекрытия, потому что перекрытия были все деревянные, они все были гнилые. Теперь они, конечно, железобетонные.
Но нам удалось в зале княгини Шаховской сохранить уникальный деревянный купол, который тоже создаёт акустику. Он был весь, как уголь, когда его вскрыли. Там был когда-то пожар, в 80-е годы, и вот эта огромная люстра, которая теперь отреставрированная и красивая висит, висела просто на божьем слове. Когда я увидел эту конструкцию, мне стало страшно, потому что там могла произойти катастрофа. Этот купол сохранён, он реставрирован, оставлено то самое дерево, где-то дополнено новым. То есть была грандиозная работа сделана.
И за сценическим пространством Большого зала помещения для артистов: гримёрные, все цеха находятся, два небольших репетиционных зала существуют, которые тоже будут носить имена. Один зал будет носить имя Георгия Павловича Ансимова, моего педагога. И второй зал будет носить имя Матвея Абрамовича Ошеровского, другого моего педагога. Два режиссёра.
К. Ларина
― Но это не зрительское пространство?
Д. Бертман
― Это не зрительное пространство.
К. Ларина
― А вот то, о чём ты рассказывал до этого, все эти залы…
Д. Бертман
― Это всё — зрительское.
К. Ларина
― В том числе и Образцовский зал, и Покровский — это всё можно будет увидеть?
Д. Бертман
― Конечно.
Д. БЕРТМАН: Я могу сказать, что театр — это тоже спектакль
К. Ларина
― Допустим, если я прихожу на спектакль в один конкретный зал, я могу пройти по театру и посмотреть что-то?
Д. Бертман
― Во-первых, может такое случиться, что может быть два мероприятия в один день — тогда может не получиться.
К. Ларина
― Понятно. Но это открыто всё равно?
Д. Бертман
― Но когда можно, то можно. В принципе, мы уже планируем делать экскурсии. Это здание достойно того, чтобы делать экскурсии, потому что всё это связано с нашей культурой, с именами. И ещё на первом этаже, где входная группа, у нас будет свой музей оперы, как когда-то был музей у Зимина. У нас есть уже, мне кажется, достойная коллекция, которую мы можем выставить, в том числе эскизы Федоровского…
К. Ларина
― То есть там будут не только «Золотые маски»?
Д. Бертман
― Нет. И не подарки театру. Мы эту коллекцию копили. У нас много есть чего, что связано и с Ростроповичем — с тем, с кем работал театр.
К. Ларина
― То есть там фотографии, макеты, афиши?
Д. Бертман
― Макеты мы, может быть, и будем туда выставлять, но у нас есть отдельное помещение, где макеты художников. Я говорю — вот эскизы, например. Эскизы Федоровского у нас есть. У нас есть уникальный режиссёрский клавир Оленина. Это первый русский оперный режиссёр, это ученик Станиславского, которого пригласил Зимин именно для режиссуры. Ещё Станиславский не ставил оперы, а Оленин уже ставил. То есть это школа Станиславского, первый человек. У нас есть его режиссёрский клавир. Мы это всё, конечно, копили. Есть программки оперы Зимина. Конечно, опера Зимина для нас даёт возможность покопать ещё больше историю театра. Ведь Шаляпин был штатным певцом у Зимина, и его вся слава связана прежде всего в России с оперой Зиминой.
К. Ларина
― А здесь что был за театр в XIX веке? Именно опера Зимина?
Д. Бертман
― Опера Зимина. Причём Зимин имеет тоже очень интересную историю. Он создал этот уникальный театр и строил свой театр — театр Солодовникова, который ныне Театр оперетты. И до этого он находился здесь, в нашей усадьбе. Он давал спектакли в театре «Парадиз» (ныне театр Маяковского), в том числе и в Белоколонном зале. У нас есть фотографии спектакля «Пиковая дама», например, в нашем Белоколонном зале. Там, конечно, были грандиозные вещи. В этом зале работал театр Таирова. И есть воспоминания Алисы Коонен, как она играла «Саломею» в этом зале.
К. Ларина
― Боже мой!
Д. Бертман
― Был дикий холод, голод в Москве, и все зрители сидели в шубах и в пальто, а она играла полуголая в рубище. И Луначарский (у неё в воспоминаниях есть) снял с себя шубу…
К. Ларина
― Укрыть актрису.
Д. Бертман
― …в знак солидарности, чтобы она видела, что зритель сидит, и тоже ему холодно. Это здание связано с очень интересными людьми. Там играл Станиславский, там состоялся первый концерт Дебюсси в России, там играл Чайковский. Это был такой культурный центр. История владельцев этого здания: это Дашкова, это сама Шаховская, которая перестраивала за свою жизнь 18 раз это здание.
Кстати, когда мы ездили в Париж на гастроли, мы искали её могилу. Мы так и не нашли. Она ведь лишила всех своих родственников наследства в последний момент. В общем, неизвестно, где она похоронена. Но мы нашли квартиру, где она жила. Ведь она же, когда эмигрировала из России, продала своё имение в Сан-Донато (Италия) и купила квартиру в Париже. И субсидировала хор, субсидировала театр, написала книжку, которую мы сейчас издаём, на французском языке (мы её перевели на русский язык). И мы нашли объявление во французской газете о её похоронах. Мы пришли в эту церковь и в домовой книге церкви нашли квартиру, из которой её хоронили. А самое смешное, что мы поселились в отеле, и оказалось, что эта церковь — соседнее здание. Вот такая мистика происходила.
К. Ларина
― А что за колокольная звонница, которую вы будете освящать во время открытия?
Д. Бертман
― Раньше же было принято, что в театре есть колокольная звонница, потому что во многих русских операх — в «Хованщине», в «Борисе Годунове» — есть колокольный звон. Обычно его играют в оркестровых ямах на трубных колоколах. Но когда есть настоящие колокола, то, конечно, это совсем другое ощущение.
К. Ларина
― А у вас есть?
Д. Бертман
― Нам Николай Александрович Цветков подарил от «Уралсиба» колокола.
К. Ларина
― Реальные, настоящие, как в церкви?
Д. Бертман
― Нам вылили настоящие церковные колокола, всю октаву. И установлена специальная конструкция в арьере сцены. На днях у нас будет подвеска этих колоколов. И как раз на сборе труппы первый раз они будут звонить.
К. Ларина
― Потрясающе!
Д. Бертман
― И их освятят, потому что так принято, потому что они церковные. И эти колокола у нас будут в арьере сцены, как когда-то, я помню, в Большом театре. Я не знаю, сейчас там есть или нет (я что-то не видел), но раньше в Большом театре была звонница. Я помню, «Benois de la Dance» с Григоровичем мы ставили, и в финале церемонии мы открывали всю сцену, и звонник играл на этих колоколах. И я очень надеюсь, что у нас тоже будет такой колокольный звон.
К. Ларина
― Сколько лет это всё длится?
Д. Бертман
― Первое постановление было в 2002 году. Когда Жак Ширак приехал в Москву, он должен был посетить наш театр, но ему отказали, потому что здание было в аварийном состоянии. И тогда Валентина Ивановна Матвиенко как раз обратилась к Юрию Михайловичу Лужкову, что нас надо реконструировать.
К. Ларина
― 13 лет.
Д. Бертман
― С 2002 года. Да, 13 лет. Сначала Лужков начал эту реконструкцию. Потом, когда произошла смена власти, ещё при нём началась охота на эту землю. Была проведена грандиозная акция просто по перекройке мозгов людей, потому что меня называли «разрушителем русской культуры» по всем каналам телевидения.
К. Ларина
― Я помню, да. Ещё бесконечный конфликт с Архнадзором.
Д. Бертман
― Да, это было страшно.
К. Ларина
― Я смотрю сейчас на тебя, Дима, и просто думаю: боже мой, как он это вообще вынес всё? Как?!
Д. Бертман
― Но я не один.
К. Ларина
― Я скажу вам, дорогие слушатели, чтобы вы понимали. Вот сейчас мы все в состоянии счастья пребыванием, и колокола будем освящать, и всё. Но были моменты… Я за этим слежу, за этой историей. Мы с Димой всё-таки в отношениях товарищеских, близких.
Д. Бертман
― Гитисяне.
К. Ларина
― Да. И я просто помню моменты, когда я видела такое отчаяние в глазах этого человека, который сейчас сидит напротив меня! Когда он мне говорил: «Ксюша, я не доживу…» Ты дожил! Во-первых, ты дожил. А во-вторых, и дальше надо теперь уже жить. Всё!
Д. Бертман
― Да. Дело в том, что сейчас надо делать спектакли. И я ещё хочу сказать, что, конечно, театр выходит в такой сложный экономический момент в России. И тут я не один, мне очень много людей помогало. Помогали и на земле, и я надеюсь… то есть знаю точно, а не надеюсь, я даже не верю, а убеждён, что и сверху, потому что была просто какая-то уникальная помощь. И люди, которые вовлекались в это, становились большими друзьями, и в процессе они влюблялись в это.
Я могу сказать не для красного словца, но люди, которые пришли в московскую власть… Вначале я понимал, что я очень далёк, что меня отодвинули. Я как бы ассоциировался с той командой, потому что театр был создан при Лужкове и так далее. И вдруг возник удивительный контакт, притом этот контакт возник действительно очень искренне. И Собянин, который вроде бы никогда не улыбается, стал приезжать стройку. Мы делали концерт для строителей, и он по протоколу приехал на десять минут, но он остался на два с половиной часа. Он пел, он танцевал. Его таким никогда не видели. Хуснуллин приезжал по пять раз в день — и ночью, и днём, и утром! Проверял сам рабочих, как они работают. Действительно они с любовью… То есть это была не формальная помощь, это была настоящая любовь. Они видели, как эта красота рождается.
К. Ларина
― Дмитрий Бертман у нас в студии. Сейчас у нас перерыв на новости, а потом возвращаемся в программу. И я надеюсь, что мы поговорим ещё и о предстоящих премьерах нового сезона на своей основной, главной и любимой сцене.
К. Ларина
― Намётанным профессиональным глазом окидывает нашу студию Дмитрий Бертман, который за эти годы не только стал режиссёром-постановщиком, но в первую очередь — прорабом перестройки практически!
Д. Бертман
― Я могу сказать, что театр — это тоже спектакль.
К. Ларина
― А ты можешь теперь построить с нуля театр? Не дачу, а театр.
Д. Бертман
― Дачу я не построил. В квартире у меня ремонт как был 20 лет назад, так и остался. Я могу сказать, что, если бы я сейчас заново делал, я бы какие-то вещи уже предусмотрел ещё. Конечно, опыт огромный. Это постановка спектакля, это то же самое, это такой большой спектакль.
К. Ларина
― Я, кстати, вспоминаю одну свою экскурсию, которую для меня Дима устроил. Это было в прошлом году, по-моему. Или больше? Два года назад?
Д. Бертман
― Полтора.
Д. БЕРТМАН: Мы уже начали репетиции. У нас прошли прослушивания в труппу. Мы взяли четверых новых солистов
К. Ларина
― Ну, неважно. Меня поразило, как строители относятся и к режиссёру, и к тому делу, которым они занимаются. То есть это люди… Знаешь, известная притча: спрашивают у человека, что он делает, когда он тащит тачку с камнями. «Что ты делаешь?» Один человек сказал: «Я везу тачку с камнями». Другой человек сказал: «Я везу камни». А третий сказал: «Я строю храм». Вот твои строители строили театр.
Д. Бертман
― Это правда. И они полюбили наш театр. Они приходили сюда, на Новый Арбат, к нам на спектакли. Они знают артистов. Они к этому относятся не формально. Они действительно видели эти все мытарства, которые мы прошли, как наш хор пел в этом котловане (мы же делали концерты в момент стройки). Мы были всё время вместе. И даже сейчас они говорят: «Нам даже уходить отсюда не хочется». Я говорю: «Нет, давайте быстрее. Приходите лучше как зрители».
Конечно, ещё есть какие-то недоделанные вещи, которые будут дальше доделываться. Но дело в том, что мы уже начали репетиции. У нас прошли прослушивания в труппу. Мы взяли четверых новых солистов. Был огромный конкурс, просто как никогда! 547 заявок на 4 места у нас было, то есть это 100 с лишним человек на каждое место.
К. Ларина
― Это выпускники или уже профессиональные артисты?
Д. Бертман
― Были разные. Были и солисты Большого театра, были и солисты других театров, но мы брали совсем молодых. Правда, к нам перешла прима Михайловского театра [Ольга] Толкмит, которая пела там весь репертуар. Замечательное, талантливейшее сопрано! Она теперь солистка нашего театра. Мы взяли замечательного баритона Бориса Дьякова, который приехал в Москву. Он четыре года работал в Хьюстоне. Замечательный баритон! Мы взяли замечательную меццо-сопрано, молодую. Мы взяли очень красивую и замечательную меццо-сопрано, тоже красавицу. Мы взяли ещё колоратурное сопрано, из Ростова-на-Дону замечательную девочку. В общем, труппа пополнилась очень хорошими певцами. И прошёл огромный конкурс…
К. Ларина
― В оркестр?
Д. Бертман
― …в наш хоровой коллектив. Теперь у нас увеличился состав хора, потому что большая сцена. И мы взяли потрясающих ребят! Они вовсю уже репетируют сейчас. И в оркестр, конечно, тоже. В общем, был огромный конкурс. И мне кажется, они все рады, и мы тоже рады. И эти ребята уже становятся такими геликоновцами.
К. Ларина
― Что будет на открытии? Как я уже говорила, открытие будет не один день. Я посмотрела, я внимательно изучила всю афишу, начиная со 2 ноября, на весь год, на весь сезон. Увидела, что несколько дней открытие. Это для чего? Чтобы все, кто хочет, могли прийти?
Д. Бертман
― Ну да.
К. Ларина
― Туда можно купить билет?
Д. Бертман
― Нет, просто дело в том, что всего 500 мест в зрительном зале.
К. Ларина
― Большой зал, да?
Д. Бертман
― Всего 500 мест. Он по кубатуре такой же, как зал театра Станиславского. Сцена огромная…
К. Ларина
― А верх-то есть?
Д. Бертман
― Верха нет, потому что стена историческая, и к ней нельзя было пристраивать бельэтаж, ярусы. Это практически как Большой театр, только с партером, но это не партер, а это амфитеатр. Всего 500 мест. Что такое 500 мест? Это 250 человек вдвоём. Конечно, это очень большая проблема. И для того чтобы не было много людей, которые на нас обидятся, мы делаем каждый день в течение этих восьми дней один и тот же…
К. Ларина
― Неделю! Неделя открытия.
Д. Бертман
― Неделя открытия. И мало того, мы ещё делаем один интереснейший спектакль. Мы ещё нигде этого не говорили, но скажу сейчас. 5 ноября будет этот же концерт, куда приглашены все люди, которые работали когда-то в «Геликоне», то есть мы собираем всех геликоновцев. Конечно, кто-то ушёл и уехал за границу работать…
К. Ларина
― Они будут в числе выступающих? Или в зале?
Д. Бертман
― Нет, они будут сидеть в зале. Может, кто-то не очень хорошо ушёл из театра, но мы всех всё равно приглашаем, чтобы в этот день все вместе опять встретились.
К. Ларина
― А бывших директоров?
Д. Бертман
― Тоже приглашаем.
К. Ларина
― Да?
Д. Бертман
― Всех приглашаем, да.
К. Ларина
― Гриша, тебя приглашают!
Д. Бертман
― Ну, Гришу — конечно. Всех-всех-всех! Мы всех приглашаем и хотим, чтобы все пришли и с нами разделили этот праздник. В принципе, каждый из этих людей, конечно, сделал для театра в свой период тоже очень много.
К. Ларина
― А звёзды приглашённые будут выступать на гала-концерте?
Д. Бертман
― Во-первых, я очень рад, что Дима Хворостовский…
К. Ларина
― Тьфу-тьфу-тьфу!
Д. Бертман
― Он как бы первый сразу… Вчера он спел спектакль в Метрополитен-опере с грандиозным успехом.
К. Ларина
― Дай бог здоровья ему.
Д. Бертман
― И мы все молимся за него. Он потрясающий вообще человек. Я просто смотрю и учусь. Какая сила духа! И с каким он хорошим настроением это всё принимает! Вот этот настрой — это же тоже важно. Он не просто борется в поту, а он в мажоре находится. Вот Дима Хворостовский будет.
Приедет Ольга Бородина, я делаю для неё специальный постановочный номер, он будет в гала-концерте. Будет участвовать Инва Мула. Это мировая звезда, все зрители её знают по фильму «Пятый элемент», где она играет этого знаменитого персонажа, певицу. А вообще она мировая звезда, она поёт по всему миру. Я с ней когда-то делал в Торонто «Травиату». Она приезжает соучаствовать в нашем открытии. И ещё будет у нас Александр Антоненко — тенор, который сегодня номер один в мире, который в Метрополитен-опере поёт. Он прилетает тоже.
Очень жалко, что из-за того, что всё время менялись сроки, Пласидо Доминго не может приехать, потому что он хочет. У него спектакль как раз в этот день, «Тоска» в Метрополитен-опере с Марией Гулегиной.
К. Ларина
― Гулегина тоже твоя?
Д. Бертман
― Мария Гулегина, я надеюсь, приедет к нам на сбор труппы. Она будет в Москве, и я надеюсь, что она придёт к нам тоже. А Пласидо Доминго прислал уже видеообращение ко всем. Рената Скотто прислала видеообращение, Анна Нетребко, у которой тоже в этот день выступление, и она не может быть. В общем, все наши друзья — те, кто не смог приехать — тоже будут как-то присутствовать. А после этого…
К. Ларина
― И трансляция будет, ты говорил, да?
Д. Бертман
― Будет прямая трансляция по каналу «Культура», да. Уже началась подготовительная работа. И я надеюсь, что это будет очень интересный проект канала, потому что они не просто будут транслировать как концерт, а они хотят войти в это, как во всё здание, как в театр, показывать и закулисье. То есть это будет, я думаю, новый формат для канала «Культура». Это тоже очень интересно. Это делает продюсер Любовь Платонова, безумно талантливый человек. Мы не только с ней работали… Я считаю, что она меня столькому научила! Я при ней начал работать на телевидении. В общем, она сейчас креативит это открытие, как его интереснее сделать.
Сразу после этой недели открытия, буквально через несколько дней у нас первая премьера — «Садко». Это грандиозная опера, огромная.
К. Ларина
― Это ты делаешь сам?
Д. Бертман
― Это я ставлю, да. Уже начались, месяц идут репетиции. Когда я вхожу и слушаю, как поют наши певцы с оркестром, я так горжусь за труппу!
К. Ларина
― То есть «Садко» — это будет первый спектакль на исторической обновлённой сцене, первая премьера?
Д. Бертман
― Это первая премьера. Потом пойдёт другой репертуар. И в декабре будет премьера «Евгения Онегина».
К. Ларина
― Смотри, я насчитала (если что, ты меня поправишь) пять премьер за год, по афише: «Садко», «Евгений Онегин», «Доктор Гааз», «Паяцы», «Пигмалион». Да?
Д. БЕРТМАН:Сразу после недели открытия у нас первая премьера — «Садко». Это грандиозная опера
Д. Бертман
― Правильно.
К. Ларина
― Давай про каждую немножко скажем. Вот про «Евгения Онегина». Там написано в сносочке, что это воссоздание исторической постановки Станиславского.
Д. Бертман
― Да, 1922 года.
К. Ларина
― Это действительно так?
Д. Бертман
― Да. Это спектакль, который многие москвичи застали, он шёл в театре Станиславского и Немировича-Данченко. Это спектакль, который был Станиславским поставлен прямо напротив нашего театра, в Леонтьевском переулке, в доме Станиславского, в знаменитом Онегинском зале. И он потом перешёл в театр Станиславского, его очень долго сохраняли, он долго шёл. Естественно, он выдохся немножко — менялись исполнители, менялись традиции. И Александр Борисович Титель в какой-то момент снял этот спектакль. Там сейчас идёт новый спектакль «Евгений Онегин».
Меня этот спектакль манил всегда, потому что я на нём вырос. Я в Оперный театр ходил на этот спектакль, я его смотрел, не знаю, около тысячи раз, не пропускал ни одного. И несколько лет назад со своими студентами я попробовал его восстановить, и мы сделали на сцене учебного театра. Это была очень интересная работа. А потом, через два года, я сделал этот спектакль на Западе. Это было в Эстонии, в Тарту, в старинном театре, который открылся после реконструкции. Я сделал этот спектакль вместе со шведскими исполнителями. Это была потрясающая работа! Этот спектакль взял государственную премию Эстонии, до сих пор он идёт на полных аншлагах там. Мне кажется, если к этому спектаклю относиться не просто как к переносу мизансцен, а в него вдохнуть вот эту жизнь…
К. Ларина
― А это возможно?
Д. Бертман
― Возможно.
К. Ларина
― Потому что эта вещь очень опасная, историческая постановка. Как это может быть? Это же не музей.
Д. Бертман
― Ксюша, вышло. В принципе, направо или налево — не имеет значения. Фотографии остались, и описан спектакль. Я привожу к этим мизансценам, которые на фотографиях, для того чтобы соблюдать достоверность. Но работа с актёром… Конечно, я не могу работать, как Станиславский. И актёры другие, и я другой.
К. Ларина
― То есть внешний рисунок сохраняется?
Д. Бертман
― Внешний рисунок сохраняется, но наполнение, естественно, новое. И я думаю, что такой спектакль — очень московский спектакль — необходим сейчас. Мы, режиссёры, уже столько «настирали» всего, уже столько пены, что этот спектакль смотрится, как биологический продукт. Мне кажется, сейчас хочется прийти на спектакль, где… Я вспоминаю Петра Наумовича Фоменко в этой ситуации. Римас Туминас, который сейчас работает… Вот должен быть такой продукт, где можно довериться актёру и, в общем, понюхать вот этой романтики, этой частоты. Я хочу этот спектакль…
К. Ларина
― А ты сам не такой режиссёр?
Д. Бертман
― Ну, я разный был. И мой «Онегин» тоже был не очень…
К. Ларина
― Не слишком циничный.
Д. Бертман
― Да. Но мне захотелось снять своего «Онегина». Это очень красивый спектакль! Я тоскую по этому спектаклю. И мне хочется, чтобы он в Москве шёл. Тоже я буду делать это возобновление.
А дальше будет ещё спектакль «Паяцы», который будет ставить Дмитрий Белянушкин, молодой режиссёр, победитель нашего конкурса «Нано-опера», который получил гран-при и постановку на этой сцене. Вот он будет ставить.
К. Ларина
― То есть это его дебют?
Д. Бертман
― Это не дебют. Он уже поставил в Большом театре «Кая и Герду», он делал «Свадьбу Фигаро» в Большом театре, он делал в театре Станиславского — он ставил по разным театрам. Это ученик Александра Борисовича Тителя, ГИТИС закончил.
К. Ларина
― То есть он оперный режиссёр, музыкальный?
Д. Бертман
― Да, он оперный режиссёр. Это самый молодой сегодня из активно работающих режиссёров. Он будет ставить «Паяцы».
К. Ларина
― «Паяцы» — очень сложная вещь, большая такая.
Д. Бертман
― Она не очень большая. Как раз опера короткая, но, конечно, сложная. Вот он будет делать, и я надеюсь, что он сделает хорошо этот спектакль. Это название, которое надолго войдёт. Притом «Паяцы» — тоже неслучайно. Мы в этом дворе когда-то играли «Паяцы», на улице. То есть в первый сезон возвращается «Паяцы» в это место историческое.
К. Ларина
― А «Пигмалион»?
Д. Бертман
― «Пигмалион» — это Керубини, это старинная опера. Это будет в нашем маленьком зале.
К. Ларина
― Это не Бернард Шоу? Не эта вещь?
Д. Бертман
― Нет.
К. Ларина
― Про то же?
Д. Бертман
― Это такой же эпический сюжет, но это старинная опера. Это не совсем сценическая версия. Ну, будет такое атмосферное концертное исполнение.
К. Ларина
― Скажи, пожалуйста, Дима… Вижу — современная опера есть.
Д. Бертман
― Есть, да.
К. Ларина
― «Доктор Гааз» — это мы видели. А ты не приглашаешь современных супертеатральных режиссёров, у которых, может быть, нет опыта работы в музыкальном театре, но они…
Д. Бертман
― Вот Денис Азаров — он же ставит у Кирилла Серебренникова.
К. Ларина
― То есть он режиссёр драматического театра?
Д. Бертман
― Он режиссёр драматического театра. Он много ставит в Волковском театре в Ярославле
К. Ларина
― То есть его музыкальный дебют будет в музыкальном театре?
Д. Бертман
― Он делал что-то в «Новой опере». По-моему, в фойе он делал какой-то спектакль один. А вообще он ставит очень много, и во МХАТе в этом году ставил. Он из таких молодых модных режиссёров сегодня. Поэтому я очень хочу, чтобы… Притом он сам из музыкальной семьи, он музыкант сам. И это очень важно, ведь у нас другая работа. Мы видим, что происходит, когда драматический режиссёр ставит оперный спектакль. Это не потому, что они плохие, а просто другая…
К. Ларина
― Есть удачные примеры, на твой взгляд?
Д. Бертман
― Ну, это тема отдельной программы.
К. Ларина
― Это абсолютно вкусовые вещи, вот твои лично. То есть у тебя другой взгляд на это, профессиональный.
Д. Бертман
― Есть, конечно. Станиславский — удачный пример, он был драматический режиссёр. Мейерхольд — удачный. Но они были музыкантами, они свободно владели инструментом, они это любили.
К. Ларина
― А из наших? Вот Юрий Петрович Любимов.
Д. Бертман
― Я видел спектакли Юрия Петровича, да.
К. Ларина
― Кончаловский любит.
Д. Бертман
― Там есть очень интересные вещи, какие-то интересные решения. Но дело в том, что это же совсем другая работа, это вообще другая работа. Когда режиссёр работает в драматическом театре, он работает со своим однокурсником — с человеком, который учился по той же системе, с человеком, который обладает той же лексикой, который знает, что такое театр; он делал те же этюды, он делал те же отрывки. А потом этот высокий профессионал приходит в оперный театр, и к нему попадают люди примерно с таким же театральным образованием, как прохожие на улице, потому что эти люди учились пению, и для них театр — это просто их увлечение, может быть, или у кого-то есть замечательная природа, талант. Но это всё не на такой профессиональной основе, как у драматического актёра.
И режиссёр начинает обманываться, он начинает работать с этим артистом, как с драматическим, а тот сидит и ему кивает. А потом, когда Иоланта выходит у него на сцену, то она прозревает в первые пять минут, глядя на дирижёра, потому что для неё же важно вступить и спеть, и это у неё выходит всегда на первый план. Поэтому это совершенно другая работа.
В общем, во многом оперный режиссёр должен сделать за каждого артиста на сцене всё, что делает на сцене драматический актёр один, сам. А тут режиссёр должен за всех сделать. И он должен этого артиста любить, прикрыть, обмануть зрителя, убрать всю технологию, чтобы не было видно этой технологии оперного артиста. Очень много факторов здесь.
К. Ларина
― А слух нужен оперному режиссёру?
Д. Бертман
― Конечно, необходим.
Д. БЕРТМАН: Я не могу работать, как Станиславский. И актёры другие, и я другой
К. Ларина
― Правда?
Д. Бертман
― Ну конечно. Ведь главное, чем должен владеть оперный актёр, — это действенной интонацией. В этом же и искусство оперы: слово и то, что играет оркестр, говорят о разном. Поэтому самое непрофессиональное — это когда слово иллюстрируется оперным певцом. Потому что в опере есть второй текст. В драматическом театре он придумывается как подтекст, а в опере он есть уже, он написан. Поэтому как может режиссёр не слышать этого подтекста и создавать свой? Он не будет соответствовать. То есть это очень важно.
К. Ларина
― А ты пел сам на сцене?
Д. Бертман
― Я пою на репетициях. Но у меня был случай, когда я пел один раз.
К. Ларина
― Заменял артиста?
Д. Бертман
― Заменял артиста, да.
К. Ларина
― Да ладно?
Д. Бертман
― Да. У меня было такое, когда я учился в ГИТИСе. Я сделал «Иоланту», кстати, и Таня Моногарова, с которой мы очень дружили, пела Иоланту. У неё был дебют, когда ей было 18 лет. В 18-летие, в её день рождения был дебют. И наш один артист не явился на роль Бертрана, на маленькую роль. Я загримировался, вышел в этой роли и спел. Вот такой был случай.
К. Ларина
― А народ заметил?
Д. Бертман
― Я старался, чтобы не заметил.
К. Ларина
― И получилось?
Д. Бертман
― Ну, вроде получилось, да.
К. Ларина
― Дима, вообще!..
Д. Бертман
― Вот такое было. Нет, конечно, оперный режиссёр… Покровский ведь как говорил? «Оперный режиссёр, когда работает, не должен держать клавир в руках, он должен знать всё наизусть. Что это за режиссёр, который смотрит в пьесу? Режиссёр должен смотреть в артиста, и он должен быть абсолютно свободен в материале».
Поэтому я, когда репетирую, стараюсь наизусть знать всё. Ну, многое я знаю с детства, мне легче. А то, что новое, сложнее сейчас учится, чем то, что детства. Но я обязан это знать, потому что тогда я буду принадлежать артисту. А от артиста зависит весь успех, не от меня. Если есть возможность заменить актёра… Вот смотришь спектакль и понимаешь, что концепция есть. «А кто играл?» — «Да неважно, кто играл». Значит, тут что-то уже неправильно. Мы зависим от артиста.
К. Ларина
― Дима, здесь важный вопрос от наших слушателей по структуре работы театра: «Сохранится ли система блоковых показов спектаклей или по-другому будет?» Тут нужно напомнить, что в «Геликоне» так принято, что названия играются несколько дней, а потом — следующие.
Д. Бертман
― Мы первые начали такую систему в России, в том числе как и первый театр, который начал петь на языке оригинала с переводной строкой. Эта система, в общем-то, продолжится. Блоки будут меняться. Иногда они будут меньшие, какие-то будут увеличиваться, но спектакли не будут идти вперемешку. Это очень плохо и неудобно, потому что тогда спектакль не растёт внутри, а каждый следующий спектакль получается воспоминанием: «А что мы делали месяц назад?» Это, конечно, очень важно. И я хочу эту систему сохранить.
К. Ларина
― И ещё вопрос от наших слушателей: «Что остаётся в репертуаре, а что уходит на сегодняшний день?» Я не знаю, от чего отказались.
Д. Бертман
― Мы стараемся, чтобы всё сохранялось в репертуаре — то, на что ходит зритель. У нас есть такая возможность. Хотя нам негде держать декорации. Это у нас тоже очень большая проблема, огромная проблема. Приходится иногда расставаться с замечательными спектаклями, а это судьбы артистов. Расставание со спектаклями — это очень тяжело.
Вот у нас сейчас, например, спектакль «Мазепа», который у нас всегда аншлаговый, на который всегда ходит публика. Был подготовлен новый состав, новая потрясающая Мария вышла. И этот спектакль не может сейчас идти, потому что декорации уже в таком виде, что невозможно. Но мы его будем возобновлять. И мы следующим летом уже играем этот спектакль в Коломенском на фестивале. Уже сделали и уже два года мы играли в Коломенском. В следующем году мы будем играть «Мазепу». Или, например, «Упавший с неба» Прокофьева, «Повесть о настоящем человеке», — тоже у нас сломалась декорация. Сейчас возникает такой момент, что нам придётся его тоже возобновлять.
Спектакли мы стараемся удержать. Какие-то спектакли уходят. Например, спектакль «Гершвин-Гала» ушёл сейчас. Но это не значит, что он вообще ушёл как спектакль. Где-то в концертах будут номера.
К. Ларина
― Вопросы есть про концертные вечера: «Сохранится ли традиция специальных концертов на праздники, приуроченные к каникулам?» Естественно, про детские спектакли много вопросов.
Д. Бертман
― Детские, конечно, мы играли и будем играть. У нас детские спектакли идут всегда в новогоднюю сессию.
К. Ларина
― Каждый раз вы новые делаете, каждый год?
Д. Бертман
― Да, каждый раз мы делаем новые, каждый год новый спектакль. Это мюзикл такой. Конечно, это всё будет продолжаться. Что касается концертов. Мальчишник, девичник мы делали каждый год.
Д. БЕРТМАН: Сейчас хочется прийти на спектакль, где можно довериться актёру, понюхать этой романтики
К. Ларина
― Будете это делать?
Д. Бертман
― Это всё будет. У нас, конечно, будет концерт всегда 10 апреля в день рождения театра. Естественно, мы делаем концертную программу. В этом зале вообще в этом году у нас будет концерт Коробейникова, нашего замечательного пианиста, сольный концерт. С нашим симфоническим концертом он будет играть Чайковского, Рахманинова. Мы будем делать разные концертные программы.
К. Ларина
― Ну что ж, мы на этом должны уже завершать наш эфир. Напомню, в нашей студии художественный руководитель театра «Геликон-Опера» Дмитрий Бертман, которого мы поздравляем — тьфу-тьфу-тьфу! — с наступающим новым сезоном и с открытием старой новой сцены!
Д. Бертман
― Ксюша, я ещё забыл сказать. Я обещал сказать насчёт российских композиторов. Огромное количество композиторов написали уже оперы для нашего театра, которые у нас включены в планы. Совершенно разные наши современники. Например, «Диббук» Журбина, который он написал, когда мы ещё были на Арбате. И мы надеемся, что когда-то это тоже будет.
К. Ларина
― А я, кстати, хочу пожелать теперь открытия своей студии в театре «Геликон-Опера», чтобы не в ГИТИСе где-нибудь отдельно преподавать, вести курс Дмитрию Бертману, а открыть свою студию!
Д. Бертман
― В ГИТИСе курс тоже, в общем-то, получается… Все знают, что если поступают ко мне, то поступают…
К. Ларина
― Ну, пусть будет студия при «Геликоне». Классно!
Д. Бертман
― Это было бы здорово. У нас не хватит помещений — при том, что это большое здание.
К. Ларина
― Мы ещё расширим!
Д. Бертман
― Это было бы здорово, да. Спасибо огромное!
К. Ларина
― Спасибо большое! До встречи!
27.09.2015, Программа «Дифирамб» на радио «Эхо Москвы»
http://echo.msk.ru/programs/dithyramb/1627756-echo/