Играем с начала - ЧУЖАЯ СРЕДИ СВОИХ

Геликоновская «Травиата» 1995 года стала одним из первых спектаклей, что принесли популярность совсем еще молодому театру. В 2006-м на московскую почву была пересажена постановка, сделанная ранее для показа в Париже, недолго задержавшаяся в репертуаре. Новой «Травиаты», рассчитанной на возможности большой сцены театра, ждали едва ли не с самого момента ее открытия.

В этом спектакле есть немало такого, чего прежде мы в постановках «Травиаты» не видели. Например, столь атмосферно поданного Парижа конца XIX века. Кто-то спросит: а почему взят именно этот отрезок времени? Ведь у Верди события оперы происходят незадолго до ее написания (в «Даме с камелиями» Дюма-младшего смерть героини датирована 1847 годом, сам роман вышел в 1848-м, а опера появилась три года спустя). Но подобными вопросами в сегодняшнем театре задаются разве лишь отдельные буквоеды: главное, чтобы сходились концы с концами, а время действия может быть каким угодно. Вот когда «Травиату» переносят в наши дни, свести концы оказывается непросто: представления о нормах морали – особенно во Франции после 1968 года – сильно изменились, и жертв на алтарь буржуазных идолов добропорядочности и благопристойности давно никто не приносит. С другой стороны, «аутентичная» середина девятнадцатого столетия не вызывает ныне практически никаких ассоциаций. То ли дело – «финдесьекль», Париж Тулуз-Лотрека, Монмартра и Мулен-Ружа.

В то время, кстати, и смерть от туберкулеза (еще именовавшегося чахоткой) была в порядке вещей. Однако в спектакле Дмитрия Бертмана причина иная. «Пойми, что теперь, когда я отведала прелести новой жизни, я наверняка умру, вернувшись назад», – говорит в романе Маргарита Арману (в опере, соответственно, Виолетта и Альфред). Режиссер отталкивается именно от этого мотива. Виолетта как рыба в воде чувствовала себя в борделе (на сцене и правда выведен бордель, а не так называемый «полусвет»), пока не ведала другой жизни. Попытка вернуться туда после вынужденного расставания с Альфредом приводит к катастрофе. Потому что, сделавшись «чужой среди своих», она так и не смогла стать «своей среди чужих».

Бертман не педалирует те или иные концептуальные моменты, о чем-то зритель может и не догадаться. Например, о том, что образ Аннины – это метафора смерти, поджидающей свою добычу. Мотив, столь явственно читавшийся в его «парижской» «Травиате», на сей раз лишь слегка обозначен, и кто-то, не считав символический подтекст, усмотрит тут некую затаенную ненависть служанки к своей госпоже. Между тем, лучшие режиссерские решения лежат как раз в символической плоскости. Более впечатляющего финала я даже и не припомню. Виолетта остается одна, все, кто окружал ее до этого момента, незаметно исчезают. И последние фразы – не самообман умирающей, вообразившей, что выздоравливает, но предощущение перехода в иной мир, разрешающего неразрешимый внутренний конфликт. А иной мир – совсем рядом, вот за той дверью в глубине комнаты, и Виолетта сама ее открывает, замирая на пороге…

Такой финал искупает не только жизнь героини, но и некоторую сомнительность отдельных моментов спектакля, иные из которых оставляют ощущение дежавю. Однако и в предшествующих картинах есть замечательные находки. Например, в третьей картине, на балу у Флоры, веселые девицы возникают перед зрителями живописной группой внутри большой картины, и поначалу не отличишь персонажей живых от нарисованных. Неважно, чья это идея, режиссера или художника, – главное, насколько виртуозно она воплощена. И в любом случае сценография Игоря Нежного – одна из безусловных удач премьеры.

Высокой оценки заслуживает работа дирижера. Предложенная Александром Сладковским интерпретация в главном не расходилась с режиссерской, что-то подхватывая и усиливая, что-то углубляя, а что-то и микшируя. Сладковский не пытался преобразить знакомую от и до музыку в нечто дотоле неведомое, однако в отдельных местах нас поджидали сюрпризы, когда какие-то подголоски или аккорды вдруг выходили на первый план, создавая непривычные акценты. Очень убедительным было и найденное маэстро соотношение быстрых и медленных темпов. Единственный вопрос: зачем было заставлять исполнительниц партии Виолетты брать в знаменитой арии первого действия вставные верхние ноты, с которыми столько лет боролись дирижеры, начиная с Тосканини? Ведь в итоге они все равно воспринимаются как неорганичные, а последнее ми-бемоль к тому же еще и не очень дается обеим певицам.

Во втором премьерном блоке Сладковского сменил за пультом Михаил Егиазарьян – прекрасный музыкант, хотя и не столь опытный дирижер. Он очень достойно провел спектакль, по возможности стараясь сохранять наиболее важные акценты Сладковского, но вот темпы в ряде мест стали более усредненными.

Главное открытие новой постановки – Юлия Щербакова. За последние годы эта талантливая певица не раз ярко и весомо заявляла о себе, но вот ролей такого масштаба у нее еще не было. При частных недочетах можно сказать, что уже сейчас она вполне способна конкурировать с лучшими из столичных Виолетт и даже некоторых превзойти – не в смысле технического совершенства, его еще предстоит достичь, но по вокально-актерской выразительности и силе воздействия.

К сожалению, у прекрасной певицы Лидии Светозаровой (идеальной героини опер Римского-Корсакова) эта партия пока не очень ложится на голос и актерскую природу. Правда, в последней картине и в отдельных моментах второй она была хороша, но даже и там ее исполнению не хватало красок более контрастных, трагических.

Одаренный Шота Чибиров, в целом хорошо выступивший в партии Альфреда на пресс-показе, во втором блоке несколько подпортил впечатление, немилосердно форсируя звук. Игорь Морозов спел эту партию гораздо ровнее, хотя кабалетта во второй картине у него пока не слишком получается. Да и рисунок роли (беспощадное разоблачение ничтожности персонажа) у Чибирова выглядит убедительнее.

Алексей Исаев превосходно поет Жермона. Но по точности актерской интонации его заметно обходит Михаил Никаноров, к которому, впрочем, и по вокальной части особых претензий нет. А вот Максим Перебейнос слишком пережимает во всех отношениях и краски при этом использует чересчур однообразные.

Целый каскад ярких работ показали геликоновцы в ролях второго плана. Назову, прежде всего, Екатерину Облезову (Аннина), Ларису Костюк и Ксению Вязникову (Флора), Дмитрия Скорикова (Доктор).

Текст: Дмитрий Морозов
Источник: Играем с начала