Сергей Яковлев: «Упавший с неба» - настоящий шедевр

В канун Дня Победы в «Геликоне» впервые на сцене зала «Стравинский» был показан спектакль «Упавший с неба» по музыке Сергея Прокофьева. И, как 13 лет назад, на его премьере, главную роль исполнил заслуженный артист России Сергей Яковлев. 6 мая ему пришлось выходить на сцену в двух показах: первый показ состоялся три часа дня, второй – в семь вечера. В перерыве между спектаклями мы встретились с Сергеем в артистической.

-Сергей, Вы стали первым исполнителем роли Алексея на премьере в 2005 году. Помните ваши ощущения от этого образа, от вхождения в него?

-Я тогда выучил всю партию, от начала до конца. Изначально не было деления роли Алексея на молодого и старого.  Потом, в процессе репетиций, у Дмитрия Александровича возникло такое видение. Идея родилась совершенно спонтанно, чтобы глубже показать эту трагедию. Ведь, когда мы молоды, не знаем, что нас ожидает. В Большом театре ставилась опера с одним Алексеем, но эта партия – колоссальной трудности. Люди голос на ней теряли… А у нас это произошло совершенно внезапно и точно. Я нутром понимал, что должно быть именно так, а не иначе. Вот и получился настоящий шедевр, чему я несказанно рад.

-Образ Алексея Вам близок?

-В любой роли я всегда иду от сердца. А чем хороша эта партия? Она дает понять, что Алексей в возрасте уже другими глазами смотрит на то, что происходило, когда он был молод, когда была война, когда были бескорыстие и героизм. Я чувствую Алексея очень глубоко, он – во мне. Когда час сорок я лежу в кровати на сцене, скрюченный, я понимаю, что меня, Алексея Маресьева, спасает вера в то, что я защитил, ради чего потерял ноги, и мне не жалко этих ног, потому что я потерял ноги за этих замечательных людей, которые сейчас остались. И мне помогала моя девушка, Ольга, ради нее я жил. Думаю, и в наше время я поступил бы точно так же, и так же пошел бы на фронт. И так же мы бы защищали свою Родину. Все было бы то же самое, независимо от времени и возраста.

Эта партия для меня стала очень большой наградой. Вообще, я начинал в «Геликоне» в 1990 году «Маврой» Стравинского. И через много-много лет пришла роль в «Упавшем с неба».  Я пел в «Мавре» бравурного замечательного Гусара 12 лет, прочувствовал его, и вдруг – совершенно иная, такая трагичная роль… После премьеры мне писали: «В последнее время я видел только стариков МХАТа, играющих так хорошо». Мне, конечно, это очень приятно. Прошли годы, много-много лет, и я начинаю понимать, как Бертман это видит. Я помню его на репетициях. Он хохмит, общается совершенно обычно, и вдруг – бабах тут, бабах там…Почему-то разделил Маресьева. И все, получается шедевр.

-Вы были одним из тех пятерых, кто вместе с Дмитрием Александровичем начинал «Геликон». Помните тех, кто был с Вами?

-Конечно. Была Светочка Куликова. Сегодня приходила на спектакль Катя Мельникова. Была Танечка Моногарова. Был я. Но они ушли давно, а я продержался 25 лет. У меня громадное количество партий было! 46 партий я пропел за 25 лет. Я же тенором пел, потом стал баритоном. И у меня были главные партии.

-Каково это, почувствовать опять атмосферу «Геликона», оказаться в этих стенах не как гость? Встретить старых друзей?

-О, я сейчас разревусь после второго спектакля! Я очень по ним скучаю. Репетиций было немного, но у меня железная память, я все вспоминаю за два часа (улыбается).

 -То есть Вы вошли в спектакль мгновенно?

-Конечно. Меня ночью разбуди, я полностью свои партии спою на французском, итальянском языке. Вот такая память у меня на то, что я пел когда-то много-много лет назад.

-По вашему ощущению, изменился ли сам спектакль со времен премьеры?

-Он стал еще глубже, он стал осознаннее. Мы более осознанно стали подходить к тому, что делаем на сцене.

-В 2005 году, когда была премьера, были живы настоящие ветераны, те, которые прошли войну. Они были тогда в зале. А сейчас их уже практически не осталось… Как сегодняшняя публика воспринимает этот спектакль?

-Все рыдали… Приходили ко мне после спектакля, благодарили, обнимали. Но, может быть, это хорошие слезы.

-Опера Прокофьева «Повесть о настоящем человеке», ставшая основой спектакля, имеет тяжелую судьбу. Сейчас, например, говорят, что эта опера – насквозь пропагандистко-советская, вам это не мешает? У вас не вызывают отторжения тексты «Да, я – советский человек»?

-Это уникальная вещь. И труднейшая партия Алексея, еще раз повторюсь. Вообще, Прокофьев – очень сложный для вокалистов. Но, когда ты в него полностью «въезжаешь», он становится родным, удобным и хорошим. Ведь я когда-то учил всю партию, а сейчас, когда слышу, как партию молодого Алексея поет молодой артист, понимаю, что мне уже сложновато это петь. А по поводу текстов… Пройдет еще несколько лет, и мы с благоговением будем вспоминать то время и Советский Союз. Сколько всего мы потеряли. Было много хорошего.

-Чем сейчас Вы занимаетесь?

-Преподаю в Институте театрального искусства. Мы сейчас набираем курс мюзикла. Дай Бог, чтобы это все получилось. Я был бы очень рад, если бы удалось своих учеников привести в «Геликон» и в другие музыкальные театры посмотреть репертуарные спектакли. Согласитесь, в наше время музыкальный театр поднимается. Поют везде! Франдетти ставит везде! Он сам мне сказал, что сейчас все спектакли идут только с музыкой, и даже драматические актеры поют. А мы хотим поставить спектакль «Закат» Бабеля – я его пел много-много лет. Я был первым Беней Криком у Журбина в мюзикле «Биндюжник и Король», который они с Эппелем поставили для нашего курса. Между прочим, я учился там с Бертманом. Мы и учились вместе, и заканчивали вместе… Потом за нами «Закат» поставил театр Маяковского, где Джигарханян играл Менделя. И Танечка Васильева. Но самые первые были мы. А Дмитрий Александрович уже тогда подумывал о своем театре. Театр – не так просто создать. Нет, я знаю, что он долго-долго думал об этом. И становление театра проходило у меня на глазах. Я не пришел в театр, где были старые мэтры, у которых я бы подсматривал за кулисами, учился от них мастерству и так далее. Мы сами создали театр. А сейчас мы стали мэтрами и учим других.

Я пришел в «Геликон» уже подготовленным актером, у меня же два высших образования (первое образование – актер театра и кино, я работал как драматический артист в Театре на Таганке). Потом меня взял к себе на курс Владислав Иванович Пьявко. А еще я учился у Бориса Александровича Покровского. Никогда не забуду, как мы с ним репетировали. «Ну давай, давай! Ты, Яковлев, так гениально играешь, а мне не надо так гениально играть, мне нужно плохо!». Он хохмач был страшный! И удивительно работал. Многие его не понимали, а я сразу понял – я же драматический актер – ему нужно было, чтобы все мясом наросло. И чтобы потом мне, как артисту, было комфортно, удобно и хорошо в этом рисунке, чтобы я сам все обжил. Это гениальный человек. Я считаю, мне очень повезло. Потом я попал на курс к Георгию Павловичу Ансимову, который меня спасал, у которого я играл. Ансимов – мой Бог. Когда я вышел от него, у меня уже был готовый репертуар. Еще Розетта Яковлевна Немчинская у нас преподавала на курсе. Признаюсь, что я был одним из ее любимых учеников...  Так что у меня были великие люди в театральных родителях.  

Беседовала Ирина Шымчак